Анатолия Лебедько смело можно назвать ветераном беларусской политики. В 1990 году в возрасте 29 лет он стал депутатом Верховного Совета, в 1994-м был в команде Лукашенко, но после выборов ушел в оппозицию. В 2020-м присоединился к Офису Светланы Тихановской, которая младше Лебедько на 21 год. «Зеркало» поговорило с политиком о возрасте. Узнали, ощущает ли он старение, бьет ли по политическим амбициям работа с молодыми начальниками и чувствует ли вину за то, что в 2025-м Беларусь оказалась в той ситуации, в которой находится.
Анатолий Лебедько, 64 года. Бывший депутат Верховного Совета XII и XIII созывов. С 2000 по 2018 год руководил Объединенной гражданской партией. В 2020 году стал советником Светланы Тихановской по парламентскому сотрудничеству и конституционной реформе. В 2023-м силовики задержали его сына Артема. Мужчину приговорили к 3,5 года колонии. Анатолий Лебедько женат, вместе с супругой Светланой воспитывают внучку Полину.
«Решения принимает Светлана Тихановская, и только она»
— Вы в беларусской политике почти столько же, сколько и Лукашенко…
— Почему сразу Лукашенко? Можно сказать, что как и Николай Статкевич, и Зенон Позняк, и многие другие.
— Но ваша нынешняя начальница Светлана Тихановская младше вас на 21 год.
— Это гораздо лучше, чем если бы она была на 21 год старше. Да, это другое поколение.
— Как вам работается с ней?
— Знаете, комфортно. По нескольким причинам. Во-первых, я занимаюсь сейчас тем же, чем и до 2020 года, — позитивной альтернативой для Новой Беларуси и парламентским сотрудничеством. Я ничего не менял и ни под кого не подстраивался.
Поэтому мне и комфортно: делаю то же, что и раньше. Светлана только предложила заниматься этими направлениями в составе ее команды. И она придала тому, что я делаю осмысленно, сознательно, целенаправленно, дополнительную легитимность. За что я ей благодарен.
Вторая причина комфорта заключается в моей очень широкой автономии. У меня нет того, что называется рабочим местом в Офисе, я не получаю там зарплату. Но я себя чувствую частью команды. С Тихановской у меня нет никаких идеологических разногласий.
Мне импонируют ее личные качества. За эти пять лет Светлана выросла в настоящего политика, который даст фору и старшим, и младшим. И она продолжает быстро учиться. Ее стиль управления дает возможность людям реализовываться, и вместе с тем она достаточно требовательна. Умеет слушать, слышит всех — и советников, и экспертов, и людей со стороны. Но решения принимает Светлана Тихановская, и только она. Штурвал управления в ее руках. Так что это третья причина комфорта.
— Если говорить о возрасте команды Тихановской в целом, то вы, пожалуй, один из самых старших. Советникам Франаку Вячорке — 37 лет, Денису Кучинскому — 31, помощнице Станиславе Глинник — 30. Есть в Офисе и люди помоложе. Как вам работается с ними?
— Мне очень нравится вся команда и атмосфера в Офисе. Хоть я там и не сижу каждый день, но, естественно, захожу — принимаю участие в определенных мероприятиях. И наблюдаю со стороны за командой. Она имеет свои безусловные плюсы — динамичность, профессионализм, компетенции, образованность. У меня есть достаточный опыт, мне есть с чем сравнивать. Это самая дееспособная, самая амбициозная и профессиональная команда, которую я встречал за десятилетия. И о многих Беларусь еще услышит. Это не только те, чьи фамилии вы упоминаете.
Мое отношение к Офису со временем только улучшалось. И это процесс взаимный. Несколько человек заявили, что через совместную работу увидели совсем другого Лебедько. Так что сейчас мы можем идти в разведку вместе.
Совместная работа открыла для меня многих людей. Ту же Стасю Глинник — не только как внучку Станислава Шушкевича (председатель Верховного Совета, первый руководитель независимой Беларуси. — Прим. ред.). Сейчас мы знаем, что она перспективный молодой политик. Возможно, гены срабатывают, но она это доказывает своей работой, компетенциями, желанием учиться.
Или Денис Кучинский. Я вспоминаю его несколько лет назад — скромный мальчик, выглядывающий из-за спины Франака. А сейчас это человек, который выполняет очень важную функцию в команде. Он стал настоящим профессионалом.
— По политическим амбициям не бьет тот факт, что 37-летний Франак Вячорка находится в иерархии Офиса выше вас?
— Нет, наоборот. Почему 2020 год зашел мне со знаком плюс? Он стал годом открытия тысячи лидеров по всей Беларуси. В каждом городе, в каждом населенном пункте, в каждом дворе. Шок для режима, возможности для Новой Беларуси!
И у меня реально есть понимание, что у каждого политика свое время. Оно было у меня, когда в Овальном кабинете Белого дома меня принимал президент США Джордж Буш. А сейчас мне было приятно, как члену команды, наблюдать за его встречей со Светланой Тихановской.
Я от этого получаю удовольствие. Хотя знаю, что есть и другие мнения. У некоторых политических долгожителей возникает другое чувство — ревность. Вместо мудрости возраст добавил им сварливости. Несмотря на свой политический бэкграунд, они ведут себя как, знаете, старики на скамейке, которые постоянно ссорятся.
Я рад, что кроме меня в команде Офиса есть другие представители «старой школы» беларусской политики. Например, Александр Милинкевич и Александр Добровольский (советники Светланы Тихановской. — Прим. ред.).
Но тон задают молодые. Тот же Франак Вячорка своими организационными способностями напоминает мне Виктора Гончара (соратник Лебедько, экс-председатель ЦИК, исчез при загадочных обстоятельствах в 1999 году. — Прим. ред.). Он очень талантливый менеджер, способный и трудолюбивый. Франака сейчас сильно за все критикуют — но я вижу, как он работает. Так же как вижу работу Светланы, тех же Дениса Кучинского, Станиславы Глинник и многих других.
Приведу такое сравнение. Ту работу, которую в Офисе делает отдел в три-четыре человека, у Лукашенко выполняет как минимум департамент, а может, и целое министерство.
«Мы не смогли добиться того, чтобы Беларусь сегодня была в Европейском союзе»
— Ваши амбиции всегда не были претенциозными или это пришло с возрастом?
— Я не фиксировал на календаре, когда у меня исчезли или притупились амбиции. Но думаю, что примерно в 2018 году, когда я ушел с должности, где принимаются политические решения (речь о должности председателя Объединенной гражданской партии. — Прим. ред.). Понимание, что я на ней пересидел, было уже давно.
Честно говоря, не думал, что после этого буду заниматься политикой. Видимо, режим тоже этого хотел, поэтому и разрешил мне зарегистрировать Центр «Европейский диалог». Я начал заниматься тем, что больше связано с обучающими, образовательными программами. Но 2020 год внес коррективы, а задержание сына заставило меня вернуться в политику. Но оно [возвращение] вынужденное, и не в полном объеме. Пока мой сын сидит, я обязан быть в политическом окопе.
— Вы стали депутатом Верховного Совета в 1990 году, когда вам было 29 лет. Наверное, тогда казалось, что вы горы свернете?
— Конечно! Во-первых, 90-е — это безумно интересное время. Во-вторых, я ощущал запредельный спрос на то, что делал. Как-то мне попал под руку журнал приемов, которые я, как депутат, проводил в своем Ошмянском избирательном округе. Так вот, за день я принимал около сотни посетителей. Не ходил на обед, выбегал только в туалет и возвращался. Потому что в коридоре меня ждали, на меня надеялись десятки людей. Пока последний не уходил, я не уезжал, не покидал рабочий кабинет.
Было огромное желание работать, и я видел результаты. Возвращал ошмянцев из горячих точек, распределял телевизоры, машины — потому что на местах была страшная коррупция. Занимался всем, чем только можно. И мне это доставляло удовольствие, я получал от этого кайф.
И сейчас, по прошествии более 30 лет, хочу инвестировать свои знания и опыт в молодых. Я хочу, чтобы они тоже понимали вкус настоящей политики. Чтобы этот кайф от политики чувствовали те, кто сегодня работает в Офисе, Координационном совете, участвует в деятельности политических партий, молодежных организаций. Это одна из моих целей — передать что-то молодым. И чтобы мы вместе добились честных выборов в Беларуси, а у людей — выбор.
— Вы чувствуете свою личную вину и вину вашего поколения за то, что мы сейчас оказались в той точке, в которой находимся?
— Конечно, все мы несем ответственность. Если мы не смогли добиться того, чтобы Беларусь сегодня была в Европейском союзе, а соседняя Литва — там, значит, ответственность есть на всех. На ком-то больше, на ком-то меньше, но на всех, без исключения. Да, на лидерах того времени она самая большая!
Часы тикают, листки календаря падают, меняются лидеры. Соответственно, и ответственность перераспределяется. Но сегодня самую большую ответственность несет Светлана Тихановская как легитимный национальный лидер. Время и люди выбрали ее! В 2001 году этот крест нес Владимир Гончарик (единый кандидат от оппозиции на пост президента Беларуси на выборах 2001 года. — Прим. ред.). В 2006-м — Александр Милинкевич. Был период между этим, когда ответственность лежала на лидерах партий, среди которых был и я.
За происходящее в 90-х ответственность в первую очередь лежит на Зеноне Позняке как лидере оппозиции. Отчасти на Шушкевиче. Политика — сфера персонифицированная.
— В 1994-м на президентских выборах вы поддержали Александра Лукашенко. Что это было: ошибка молодости, начало кризиса среднего возраста?
— Нет-нет. Я думаю, что там было все: романтизм, наивность и некая предопределенность или обреченность. Я это только сейчас понимаю. И могу сказать, когда мы проиграли. Мы проиграли не в 1994 году. Наше поражение было в 1992-м.
— Что тогда произошло?
— В 1992 году демократы были на пике популярности и в зоне больших ожиданий со стороны избирателей. Люди были разочарованы в коммунистической номенклатуре и жаждали перемен. И эти желания не могло удовлетворить ни правительство Кебича, ни Верховный Совет XII созыва, окрашенный в цвет красного коммунистического флага.
Тогда была запущена инициатива провести референдум за роспуск Верховного Совета. Было собрано порядка 450 тысяч подписей. Это количество свидетельствует о настроениях в стране. Тогда был пик возможностей для демократов. И мы этим не воспользовались. Нужно было идти на улицу и звать избирателя на баррикады! Но не нашлось лидера, способного это сделать.
— Насколько реалистичным и перспективным выглядел этот сценарий?
— В 1992-м коммунистическая номенклатура не была монолитом. Тогда не было ни карпенковщины, ни азаренковщины. И у России были дряблые мускулы.
Это было идеальное время для того, чтобы апеллировать к улице, и только она могла повлиять тогда на ситуацию. Но этого не было сделано. И что произошло после? 1993-й год был переломным в настроениях людей. К отторжению старой партийной номенклатуры добавилось разочарование в демократах. Но при этом запрос на справедливость и перемены остался. И в этот запрос органично вошел Лукашенко как третья сила.
«Да, я стал возрастной для политических должностей»
— Вернемся к вашей нынешней работе. Бывает ли такое, что вы понимаете: младшие коллеги более энергичные, у них быстрее работает ум?
— Да. Я еще больше это чувствую, когда смотрю на свою внучку Полинку. Очевидно, она из другого поколения, которое уже даже отличается от поколения молодых сотрудников Офиса. Во многих вопросах они, конечно, быстрее и проворнее меня. Но меня это только радует. Хорошо, что такие люди есть. Значит, мы движемся вперед.
Но где-то и я могу дать им фору. Поэтому что вижу, что некоторые вещи знаю лучше, потому что прошел через многое — и позитивное, и негативное. Зная это, я могу настаивать на своем и добиваться этого.
— Давайте отвлечемся от политики. Когда вы начали понимать, что стареете?
— Если честно, еще не понял. Я играю в футбол с 20-летними, хорошо себя чувствую и ориентируюсь во многих молодежных темах наравне с юными коллегами в Офисе Светланы Тихановской. И еще наперегонки обгоняю свою внучку Полинку. Какой я старый? Нет, наоборот.
Знаете, я иногда захожу в общественную баню. И когда там поддают пару, у меня включается принцип: буду сидеть в парилке, пока трое последних не выйдут. Если могу выдержать — значит, я все еще выше среднестатистического гражданина. Так что не чувствую себя отработанным материалом. Не было такого, чтобы в какой-то момент я сказал: «Ну все, стоп. Шагом марш на диван!» Да, я стал возрастной для политических должностей, окей. Ушел поздновато, но ушел. Уйти вовремя — это шанс, которым пользуются далеко не все.
И подытоживая — не считаю себя человеком с выработанным ресурсом. Так что терпите и радуйтесь — это я говорю своим оппонентам и сторонникам.
— Поспеваете за развитием современных технологий?
— Да, с гаджетами у меня все более-менее нормально. У меня же нет помощников. Свои личные социальные сети веду сам. Конечно, где-то отстаю, поэтому не стесняюсь спрашивать у молодых и более сведущих. И они подсказывают. Просто нужно понимать, что ты в этой жизни остаешься вечным студентом. И что нужно учиться в любом возрасте. Для меня это нормально — признать, что ты чего-то не знаешь, и спросить у кого-то.
— Приходилось сталкиваться с проявлениями эйджизма в быту и политике?
— Нет. Ровесники периодически мне на что-то такое жалуются, но меня это все миновало. Может, я просто не замечал. Честно говоря, у меня практически нет выходных. Я все время что-то делаю, чем-то занимаюсь. Это отпечаток ситуации с сыном… Если ты чем-то не будешь занят, то будешь думать. А мысли бывают разные, не только приятные. Поэтому у меня не то что день, а неделя и даже несколько наперед расписаны.
— Вы уже достигли пенсионного возраста. Задумывались, чем будете заниматься, когда перестанете работать?
— Мне еще нужно побороться за то, чтобы получить пенсию, сами выплаты (смеется). Я бы хотел больше времени проводить со своей внучкой. Хочу с ней где-нибудь попутешествовать, походить по горам, по каким-то привлекательным местам. Ну и с сыном, конечно. Это для меня было бы самым лучшим — проводить больше времени с ними.
Первый острый кризис, связанный с тем, что я недодал чего-то своей семье, возник у меня в 2010 году, когда меня на несколько месяцев забросили в «американку». Тогда я дал себе слово, и в минимальных параметрах стараюсь его выполнять, но недостаточно. Мой долг перед семьей очень велик. Поэтому если настанет такой период, когда мне ничего не нужно будет делать — никуда бежать, никому давать советы, — то я бы проводил больше времени со своими родными.
